только для вас

повесть временных лет
Тлеющий факел гранатами стоял дворец, не очень верности Уху Амона. Что Хенеб-ка пенсеба, Саанахт мертвых, среди усыпальниц царей и вельмож, писцов и воинов, немху и другого люда. Это не смутило; он с многозначительным видом оглядел две туши семен шагнул искусстве и о ваятелях прежних времен, о легендарных зодчих эпохи Снофру и Хуфу, увековечивших повелителей в каменных громадах пирамид.
повесть временных лет
Сенмут долго смотрел на каменную женскую головку, потом сказал: Теплое чувство, которое он испытывал к этому человеку, испарилось; Семен подозревал, что не забота о дочери и не желание предотвратить свару погнали Хо к речным берегам. Скорее, пара коров, пара телят и шкура с почетным званием. Не заберет ли вождь подарки, если Каримба отнимет девочку? Это всего лишь знак человеческой жадности, которую может насытить Нехси, мой казначей. Насытить и утолить, ибо не спорят с гребцами, когда лодка попала в водоворот. Двенадцатый день эпифи выдался на редкость жарким, и он, покинув мастерскую, бродил у храмового бассейна, под стенами святилища. От раскаленных камней веяло жаром, за пилонами с западной стороны высился аккуратный прямоугольник храма Хонсу, а главное строение, Дом Амона, тянулось метров на шестьсот - лес колонн, рассеченный утесами башен и лестниц, будто выросший из опаленной земли. Созерцание этого чуда приводило Семена в восторг; у этих стен он слышал дыхание вечности и чувствовал, как бьется пульс Вселенной. Пунт - территории на Африканском Роге, возможно - прибрежный район Сомали, куда отправлялись экспедиции египтян. Но эти невеселые раздумья не помешали Семену насладиться пиром. Газель, запеченная на вертеле, оказалась великолепной, как и терпкое вино из-под Абуджу, журавли и гуси, пирожные Абет и томные песни арфисток, которых было столько же, сколько пирующих, и это сулило иные радости, кроме газели. К тому же пир оживлялся беседой, чему способствовали и вино, и созерцание арфисток, и тучный болтливый Пианхи, сын Сенусерта, служитель Мут, писец в чезете колесничих и смотритель царского стола. Все эти должности помогали проникновению в разные жизненные сферы, и Пианхи отнюдь не скрывал, что проник так глубоко, как позволяют чуткий слух и острый глаз. Вдобавок он обладал таинственным искусством чревоугодников и сплетников - есть, пить и говорить в одно и то же время. - Еще благодарю тебя за сына, - старый ливиец повернулся к Техенне, и глаза его блеснули. - Владыка Песков послал мне сегодня три радости: я видел труп врага, я встретился с сыном, и я понял, что вождь его - могущественный воин, великий, как горы Того-Занг. С таким вождем становишься достойнейшим из людей, украшенным перьями, браслетами и остальным богатством. Память о тех, кто пожелал тебя убить и кого ты сам убил, насладившись треском его костей и видом крови, что хлещет из перерезанной глотки! Молчание бывает разным, думал Семен; люди молчат, замкнувшись в отчуждении или желая скрыть затаенные мысли, молчат враги, молчат любовники, опостылевшие друг другу, безмолвствуют глупцы, которым нечего сказать, но иногда молчание - иное: знак доверия и разделенных дум и чувств. Такое молчание соединяет незримыми прочными узами на годы и годы, даруя тепло и душевный покой. Когда великий Хнум лепил людей из глины, он каждому приделал голову, но все ли пользуются ею? На ночлег в тот день остановились в Севене, городе на восточном берегу, вблизи каменоломен, где добывали прекрасный гранит, розовый, точно утренняя заря, и багряный, подобно финикийскому пурпуру. Здесь, как обещал Рамери, уже дожидался караван из десяти судов, низких, плоских и широких барж, предназначавшихся для перевозки камня и бронзовых слитков, что выплавлялись на рудниках Бухена. При виде массивных плотных глыб руки у Семена зачесались, глаза сощурились, и где-то под сердцем плеснуло теплой волной как после стакана коньяка. Взять бы отбойник и молот и высечь, вырезать, вырубить! Да все, что видел: девчушку в возрасте То-Мери, глазевшую на корабли, ее отца - рыбака, а может, охотника, женщину, что шла вдоль причалов с корзиной на плече, рослого стражника-маджая, чиновника в паланкине, который тащили восемь кушитов, грациозную девушку с кошкой, прильнувшей к ее ногам, гордого колесничего в громыхающей повозке, мускулистых гребцов и скорохода с выпуклой грудью и длинными, словно у журавля, ногами. Но все же мешвеш могли считать себя счастливыми, ибо другим темеху, обитающим в песках, приходилось много хуже. Пословица Та-Кем гласила: когда начнет дуть ветер пустыни, познаешь вкус смерти на своих губах, - и ливийцы чувствовали этот вкус всю жизнь, день изо дня, из года в год.
наместник в древнем египте
повесть временных лет
древний египет бастет